хроники безумия

Говорят, графомания - это просто. Возьми лист бумаги, ручку, и напиши первое что придет в голову. Потом второе, третье... Спустя пару часов ты перечитаешь весь тот бред, что написал, и тогда - два варианта: ты восхитишься своим псевдогением и начнешь рассылать тээкстэ-файл своим друзьям и знакомым, чтобы каждый из них в силу социального лицемерия сказал "О мой бог, да ты гений", подумав про себя "что за долбоеб", либо - ты прочтешь еще раз и удалишь. Зачем нужна графомания? Людям не хватает общения. Людям не хватает тех надежных и искренних людей, которые готовы тебя выслушать и высказать свое, не опороченное лицемерием мнение. На самом деле, каждому человеку в жизни выделяются такие люди свыше, и их - единицы. Сейчас я вообще не о том.
О чем я вообще?
Я - графоман, предпочитающий не писать. Я боюсь силы соих мыслей.
Есть люди, которые полагают, что мне нужно писать книгу, причем срочно и про философию. Да, они лицемеры, они греют мое самолюбие, они не знают меня вообще и своим желанием улицезреть мое графоманство утверждают меня в мысли, что я одинок в этом мире.
Если вдруг задуматься - кому ты нужен в этом мире? Искренне нужен?
Родителям? Окстись, отрок - тебе 20, может больше или чуть меньше, и 50/50, что ты сидишь на шее у родителей. Ты доставляешь им одни неудобства и проблемы, ебешь им мозг, мешаешь воспитанию твоих братьев/сестер. Они только и мечтают, чтобы поскорее от тебя избавиться.
Друзьям?
Идиот. нет такого понятия - "Друг". Есть просто люди, которые тебя окружают. Кому-то ты нужен, потому что ты покупаешь им пиво, всячески развлекаешь, кому-то даешь пищу для размышлений, есть люди, чье самолюбие ты дрочишь собственным существованием - хорошо, а кто такой друг? Он тебя понимает, он никогда тебя не бросит? Начни клеиться к его девушке/парню. Вот тебе и друг, да? Понимает? Попробуй ему объяснить, что ты не смог совладать с животными инстинктами. Поймет?
Каждый из нас - жалкое социальное животное. От обезьян нас отличает только наличие иерархии и правил. Каждый из нас бесполезен сам по себе, но еще что-то может значить в механизме социального устройства - что люто тешит его чувство собственной важности. Никто из нас не может стать чем-то выдающимся в истории, хотя все считают себя - подумать только, - ЛИЧНОСТЯМИ.
Рассмотрев овер найн саузанд пипл, я пришел к выводу, что есть небольшое количество стереотипов личности. Каждый человек подходит под определенный стереотип. От остальных в данной ему группе человека отличает лишь его маска. Все же сидят в интернете? Не пизди, сидишь, иначе бы не читал. Маска - тот же аватар. Он как бы характеризует индивидуальнось человека, ее не подразумевая. бесполезная вещь, она только мешает понять нам друг друга.
Нет, вы не думайте, я не ставлю себя над вами - прочитав этот текст, вы так же все поймете. или не поймете - дело ваше. Стронгли рекоммендед ту рид, так или иначе.
Взаимоотношения людей. Господи, как же это убого. Зачем только эволюция дала нам мозг и голосовые связки? Каждый из нас хочет сделать так, как хочется ему - вписывается это в социальный договор или нет. Какая разница, что думает мой собеседник - я-то думаю вот как, разве я не прав? Узнаете? Каждые ваши 5 минут жизни вписываются в этот шаблон.

Мы все уроды. Земля была создана не для нас. Все 6 миллиардов людей должны незамедлительно покинуть сушу и избавить прекраснейшее из творений Судьбы от себя. От катастрофы.
Каждое наше слово может вызвать цепную реакцию. От того, что я написал, может вымереть Земля - хоть и маловероятно, потому что вы все эгоисты.
Мне насрать на каждого из вас, как и вам на меня.
Просто думайте, что делаете и зачем делаете.
Думайте, что говорите и зачем говорите.
Думайте о последствиях.
Просто думайте.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Вы оставляете здесь коммент, я называю вам две цифры, вы заходите в папку, где у вас хранятся картинки,можно фотографии, отсчитываете папку (первая цифра) и картинку в этой папке (вторая цифра), постите у себя эту картинку и флешмоб.

От offnya:

Ихтиоз Арлекина

ИдолНаш мир совсем не велик, в нем обыденное, повседневное очень плотно переплетается с необычным, даже чудесным. Иногда они соседствуют настолько тесно, что когда ты вдруг сталкиваешься с тем, чему не место в твоей нормальной, тщательно обернутой целлофаном жизни, то в первую очередь удивляешься, как ты мог не замечать этого раньше.
Так произошло и с Затеевым. Он нашел идола, когда собирал грибы неподалеку от своей дачи, всего в паре десятков метров от дороги, ведущей в город. Год за годом он с семьей гулял здесь, иногда охотился, иногда выпивал с друзьями. Ему казалось, что он знает эти места, как свои пять пальцев, что за последние пятнадцать лет изучил здесь каждую кочку и каждый овраг. Судя по всему, он ошибался.
Идол стоял на невысоком холме, над аккуратной полянкой, и был окружен зарослями орешника. Затеев вздрогнул от неожиданности, встретившись с ним взглядом, и чуть не выронил наполовину полную корзинку. Только через несколько секунд до него дошло, что жуткое бледное лицо, возвышающееся над кустами, не принадлежит живому существу. Он подошел ближе, продрался сквозь орешник, и идол предстал перед ним во всей своей ветхой красе. Мертвый, молочно-белый ствол давным-давно погибшего дерева покрывала затейливая, но уже расплывшаяся от времени резьба, перевитая разной ширины трещинами. Глубокие провалы глаз и носа, оскал растянутого в зловещей улыбке рта не сохранили следов создавшего их лезвия, и оттого идол выглядел противоестественно живым, и казалось, что в черной глубине его взгляда прячется сознание.
Затеев отер рукой выступивший на лбу пот и, повинуясь странному импульсу, положил перед идолом несколько самых красивых и больших подберезовиков из корзинки. Он сам не мог бы объяснить, зачем это сделал, но подобный вопрос даже не возник у него в тот момент. Просто так полагалось, так было нужно. Соблюсти древний обычай, чтобы сохранить в мире существующий порядок вещей. Потом он развернулся и быстро пошел прочь, прекрасно зная, что никогда и никому не расскажет об этой встрече.
Прошло несколько лет, и однажды, в пух и прах разругавшись с женой, Затеев вдруг вспомнил об идоле. Он сидел на диване, тупо уставившись в экран телевизора, слушая, как льется на кухне из крана вода, и думал о том, почему обычный разговор вдруг перерос в ссору, почему так ничтожно мало нужно для того, чтобы два вроде бы небезразличных друг другу человека стали - пусть и не надолго - злейшими врагами и принялись бросаться тряпками и обвинениями в злейших грехах. И вот тогда-то и пришло ему на ум воспоминание о забытом в лесу деревянном истукане, о пустых глазницах, неотрывно смотрящих в окружающее бытие, о застывшей деревянной улыбке.
Решение родилось само собой. Затеев встал с дивана, натянул джинсы, накинул куртку и, уже обуваясь, сказал громко:

Я ухожу.
Катись к черту! - ответила жена с кухни. В ее голосе, злом и полном слез, не слышалось ни нотки сомнения.
Хорошо, - сказал Затеев.
Он как раз успел на последнюю электричку и через полтора часа сошел в своем дачном поселке. В небольшом магазинчике около станции он купил банку тушенки, буханку черного хлеба и бутылку клюквенной настойки. Солнце висело над западным краем горизонта, окруженное фиолетово-оранжевыми облаками. Больше всего Затеев боялся, что не сможет отыскать нужное место до наступления темноты, но это оказалось на удивление просто. Добравшись до дачи, он нарвал яблок, а потом пошел в лес, и всего через полчаса оказался на той самой полянке. Идол никуда не делся. Он совсем не изменился, разве что некоторые трещины стали чуть шире, но в сгущающихся сумерках невозможно было сказать точно.
Чувствуя странную неловкость под пристальным взглядом древних глаз, Затеев подошел и коснулся идола рукой. Гладкая деревянная поверхность была приятной и необычно теплой на ощупь. Наверное, нагрелся за жаркий день.

Привет, - сказал Затеев. - Я пришел.
Идол молчал. Ничего удивительного, правда? Затеев понял, что не нужно рассказывать ему ничего - ни про жену, ни про работу, ни про любые другие проблемы. Он уже знал. Каждую беду и каждую радость, все воспоминания и мечты. Целая затеевская жизнь, несколько десятков бессмысленных лет, для этого невероятно старого существа была лишь дуновением ветра, каплей дождя и не нуждалась в каких-либо объяснениях. От этого стало вдруг легче и проще. Затеев сел у подножия идола и откупорил клюквенную настойку. Половину бутылки он вылил на землю, потом сам сделал изрядный глоток.

Та еще дрянь, - сморщившись, пробормотал он. - Извиняй, дружище, что такую дешевую гадость тебе предлагаю. Не подумав, купил. Ну, ничего, сейчас мы ее закусим.
Вскрыв ножом банку, Затеев разделил тушенку на двоих. С аппетитом съев свою половину, он улегся на спину, положив руки под голову. Солнце уже село, и на небе зажигались первые звезды.

Видишь ли, - сказал Затеев. - Я не знаю, чего хочу. В этом вся проблема. Я не знаю, чего хочу, а потому живу напрасно. Так мне, по крайней мере, кажется. Мы с тобой немного похожи. Когда-то давно ты, наверно, был богом, а теперь просто старая трухлявая деревяшка. Со мной то же самое. Когда-то я был ребенком и мог все, а теперь я лишь... не знаю, как сказать. Теперь я пуст. Да что там... ты не хуже меня понимаешь, что это значит.
Затеев замолчал и закрыл глаза. Лесная тишина, полная звуков, убаюкивала его. Невдалеке мерно стучал дятел, высоко вверху мягко скрипели, покачиваясь под ветром, верхушки сосен. Затеев спал и видел сон.
Снилось ему, что он сделан из дерева и стоит на вершине холма посреди леса. Он тщательно вкопан в землю и не может двигаться, но взгляд его пустых немигающих глаз видит многое. Неподалеку, за сосновым лесом, лежит деревушка, жители которой много лет назад и поставили его здесь. Тогда они просили у него защиты и помощи и приносили ему песни, огонь и горячую кровь. Он думал, что так будет продолжаться всегда, но однажды в деревушке появился новый бог. Был он красив и добр, и обещал всем справедливость. Постепенно его изображения появились в каждой избе, а через несколько поколений на окраине деревни вырос большой дом с крестом над крышей. Никто больше не ходил на холм, не поклонялся старому хозяину. Теперь только мальчишки время от времени забегали сюда, играя, да козы забредали в поисках травы посвежее. Он стоял. Не потому что ждал чего-то, а потому что не мог упасть - мать-земля держала крепко.
Как-то вечером в деревню пришли богомолки - несколько сгорбленных старух в черных одеждах, с дорожными посохами в скрюченных морщинистых руках. Они направлялись в отдаленный монастырь и попросились на ночлег. Жители пустили их с радостью, довольные тем, что могут помочь божьим людям.
Ранним туманным утром, когда богомолки уходили, опираясь на свои кривые посохи, деревня тонула в глубокой, вязкой тишине. Солнце взошло над лесом, запели петухи, но ни одна дверь не открылась, ни один ставень не хлопнул, ни разу не скрипнул колодезный журавль. Металась в хлевах голодная скотина, выгорало выложенное на просушку сено, портилась в подвалах брага. Прошел день, за ним еще один, но жители так и не показались на улице. Они истлевали в своих домах, обескровленные, высушенные, с распахнутыми в беззвучном крике ртами. Они поняли, но было поздно.
А идол на холме смеялся. Смеялся над забывшими его людьми, над их нелепой верой в раскрашенные доски, над их гибельным непостоянством. Они предали своего старого хозяина, и он не смог им помочь, когда пришла беда, закутанная в черные лохмотья. Крыши покрылись мхом, потом провалились, прогнили заборы, упал на землю источенный червем крест, а он все смеялся. У него не осталось ничего, кроме этого смеха. Он сам был теперь смехом, горьким, издевательским, навеки запечатленным в мертвом дереве.
Затеев проснулся от холода. В лесу начиналось утро. Сквозь кроны сочился легкий бледный свет, на траве блестела роса. Где-то в зарослях обеспокоенно вскрикивала кукушка. Дрожа, Затеев поднялся с земли, отряхнул промокшие джинсы, огляделся.
Идол лежал на траве. Его основание переломилось, обнажив трухлявое, источенное муравьями нутро. Ничего не выражающее лицо равнодушно смотрело в бесцветное небо. Теперь это было просто очень старое бревно, которому наконец настало время уйти в землю. Затеев отхлебнул из бутылки и, стараясь не оглядываться, побрел к дороге. Трясущимися руками он достал из кармана мобильник, чтобы позвонить домой и сказать что все в порядке. Он слушал длинные гудки и думал о том, что этой ночью некому было остановить его жену, когда она открывала дверь безобидным старухам в черных одеждах.
Трубку не брали.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

ебаный ты нахуй по голове мешком с цементом. Я когда-нибудь убью себя.
Выдерни шнур, выдави стекло. Первый шаг.
Слушая пост-рок, я все больше понимаю, насколько я ничтожен.
только что эти двое свалили, но Дикс вернется. Мы с ним будем есть тусс, падать на второе плато и ссориться. Я чувствую, что ссориться - вчера Полина (его девушка) полезла ко мне целоваться, а потом все ему рассказала. Ну вы же знаете, да? Это как с парнями - ко мне пристают по пьяни. а я не могу отказать. Просто я слишком красив.
*ушел выкалывать правый глаз*

У меня вторые сутки торчат самые важные мне люди. Дикс и его девушка.
Вчера в восемь утра меня разбудил звонок Дикса. он упоролся ночью где-то в Подмосковье и заблудился в измерениях, потеряв себя в одном из них. В панике стоя на Курском и не зная, кому звонить, он наткнулся на мой номер.
Когда мы выпили пива и он успокоился, приехала его девушка, привезла какую-то забавную интровертку-кореянку. Потом кореянка уехала.
Я бы всю жизнь с ними жил. Уже произносились мысли создать семью втроем - мы втроем друг друга любим.
Им очень понравилась моя хата. дикс как вошел, сказал "Бляяя, чувак, у тебя не квартира, а мечта".
Они довольно быстро освоились, увеличив количество говна и срача в хате вдвое.
Будучи пьяным, я выдавил спиной стекло в гостиной, выпал на улицу, разбился и умер.

В мутном зеркала овале я ловлю свое движенье, в рамке треснутой поймали нас с тобою отраженья. И не вырваться, не скрыться, мир прилип к холодной грани, и смеются наши лица на заплаканном экране. И за тенью зазеркалья повторяем мы движенья, выпал случай уникальный: нас поймали отраженья...

Господи, да кому вообще интересно, что происходит у меня в голове?
Как я себя накручиваю день за днем, например?
Я не сплю ночами не потому, что у меня сбит режим.
Я просто убиваю себе мозг всякой хуитой, чтобы перестать думать.
Рисовать тут начал, да. Не закончил, ибо чай кончился и лень.
*ушел заваривать*